Пытался уйти от правосудия и спрятаться в Чкалове, но был привлечен к уголовной ответственности управлением Министерства государственной безопасности по Витебской области

logo
Понедельник, 25.09.2023 13:36 | Рубрика: Общество
01870
Мрачные истории изменников Родины, пособников немецко-фашистских захватчиков, во многом похожи. Вместе с тем каждая из них имеет свои особенности.


Были среди предателей и те, кто непосредственно не нажимал на курок во время расстрела советских людей, не поджигал деревенские хаты, не истязал мужественных патриотов, не вел себя как отпетый рецидивист, опьяневший от самогонки и вседозволенности.

Но вклад тихих иуд в черное дело нацистов в годы Великой Отечественной войны, название которому — геноцид белорусского народа, мог быть таким же значительным, как и самых ретивых полицаев. Коллаборантов разоблачали на протяжении практически всего послевоенного периода советской эпохи. «Герою» нынешней публикации не пришлось после изгнания фашистов долго притворяться честным гражданином своей страны.

В феврале 1951 года управлением Министерства государственной безопасности по Витебской области был привлечен к уголовной ответственности по подозрению в измене Родине Дмитрий Дударев, уроженец деревни Мясоедово тогдашнего Сиротинского, ныне Шумилинского района Витебщины.

На тот момент Дударев проживал в городе Чкалове (с конца 1957-го — Оренбург) и, соответственно, первые показания под протокол дал сотрудникам УМГБ по Чкаловской области. Дмитрий Трофимович, если верить ему на слово, — человек положительный. Прилежный семьянин. Работает управдомами кирпичного завода № 1. К уголовной ответственности не привлекался. Был ли участником банд, антисоветских организаций и восстаний? Где, когда? А не участвовал совсем. В 1944–1945 годах служил рядовым бойцом Красной армии. Воевал на 2-м Белорусском фронте. Был ранен, к счастью, легко. Награжден медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». А во время оккупации чем занимался будущий ветеран? Так ведь портняжничал. Потому как по основной своей профессии — портной. А как наши пришли, так сразу в Красную армию записался, чтобы проклятых фашистов бить. Хорошо-хорошо… Только предстоит вам, Дмитрий Трофимович, отправиться на малую родину. Там тоже желают с вами побеседовать. Поедете под конвоем: основания на то имеются.

Вскоре арестованный Дударев, доставленный в город на Двине, давал показания следователям управления Министерства государственной безопасности по Витебской области.
На допросах предварительного следствия с привлечением многочисленных свидетелей и проведением очных ставок была установлена совершенно иная картина, нежели та, которую хотел представить как бы добропорядочный гражданин Дударев.

Казалось бы, вполне достойно жил поначалу этот человек. Служил в Красной армии, в милиции, работал контролером сберкассы, счетоводом в колхозе. Даже участвовал в освободительном походе Красной армии осенью 1939 года в качестве бойца 49-го стрелкового полка, а на советско-финляндской войне красноармеец Дударев был ранен осколком разрывной пули. Каким же было его настоящее нутро, если в дни фашистского нашествия он творил страшные вещи, причем в ситуациях, когда вовсе не стоял перед жестким выбором: смерть или предательство?

Ответы Дударева на вопросы следователя не проникают лучиками света в темную душу изменника. Может, как раз потому, что там все черным-черно и высвечивать попросту нечего? В самом начале Великой Отечественной войны Дударев по возрасту не подлежал первоочередному призыву. А потом пришли немцы, и он остался на временно оккупированной территории. Почему не отправился в советский тыл, когда была возможность? Потому что «не имел средств к эвакуации…» А разве на поезда в те считанные дни, которые оставались до прихода лютого врага, требовались билеты? Он вообще меры к этому какие-либо предпринимал? Никаких.

В июле 1941 года, проживая в деревне Ловжа Сиротинского района, Дударев стал писарем общины. Так формально называлась эта должность, которая на самом деле предполагала активное содействие оккупантам в их преступных деяниях. Что сподвигло председателя Ловжанского сельпо, коим Дударев являлся накануне войны, пойти без принуждения на такой шаг? Скрываемая до сих пор ненависть к советской власти и односельчанам? Корысть? Уверенность, что гитлеровцы пришли навсегда? Или тупость жестокого, примитивного человека? Наверное, в его мотивах имели место и то, и другое, и третье. А в протоколе допроса этот ключевой момент отображен следующим образом. Пришел к нему староста общины Ефим Шарков и сказал: «Будешь писарем». На что тот ответил: «Хорошо, буду».

Анатомия предательства
Дударев не просто содействовал оккупантам в грабежах мирного населения, когда силой забирали у сельчан домашний скот, продукты питания, теплую одежду. Он стал предателем высшей пробы. По его информации фашисты убивали наших людей.

В октябре 1942 года в Ловже разыгралась трагедия. Каратели в лютой злобе своей за активные действия партизан согнали всех жителей деревни в здание бывшей Ловжанской школы. Дударев указал нацистам пальцем на тех, чьи родственники воевали в партизанских отрядах или кто сам так или иначе был связан с народными мстителями. В результате каратели расстреляли до 25 жителей деревни.
В начале октября 1942 года партизаны, устроив засаду и вступив в бой с отрядом карателей, уничтожили до 10 немцев и полицейских, но потеряли своего бойца. Убитого товарища они не смогли забрать с собой. Труп оставался у врага неопознанным. Но тут как тут появился Дударев. И оказал нацистам услугу, заявив, что имя погибшего — Клим. По наводке иуды каратели арестовали и расстреляли родственников партизана, а их дом сожгли.

Из показаний свидетельницы В. Грузневич: «Осенью 1941 года
Дударев пришел ко мне в дом с одним полицейским и потребовал для немцев кур, яйца и масло. Я отказала. Тогда он открыл шкаф и забрал все, что в нем было. Через неделю снова пришел и потребовал, чтобы я привела своих братьев и сестру из партизан. Я сказала, что ничего о них не знаю. Тогда Дударев меня арестовал и отвел в волостную управу, где я отсидела трое суток. Еще он приезжал с немцами и полицейскими к нам в Ловжу из Шумилино и лично у меня забрал два мешка ржи и мешок ячменя».

Из показаний свидетельницы В. Асташёнок: «В октябре 1942 года немецкий карательный отряд, прибывший в деревню Ловжа, забрал все мирное население и поместил в здание школы, где в присутствии старосты деревни Нагибова Ивана Антоновича, Дударева Дмитрия и бургомистра волуправы Макеева произвел допрос партизанских семей. Когда меня вместе с матерью допрашивали немцы в отношении моего брата, мать сказала, что не знает, где ее сын. Тогда Дударев заявил немецкому переводчику, что мой брат ушел в партизаны добровольно и участвовал в нападении на полицейских с немцами возле Вербелевского кладбища, после чего нас сразу же отвели в комнату, куда помещали тех, кого должны были расстрелять…»

Давайте попробуем представить, что довелось пережить этой женщине, чудом уцелевшей в страшные минуты расстрела. Она рассказала следователю:
«Когда нас подвели к яме, Дударев сказал переводчику, мол, если у кого-то из нас есть деньги, их надо отобрать… Когда раздались первые выстрелы, кто-то, стоявший впереди, был, очевидно, убит и, падая мертвым, как бы заставил и меня упасть в яму. Первое время я лежала там без сознания, а когда пришла в себя, увидела, как немцы добивают раненых лопатами. Здесь же, возле ямы, я видела Дударева Дмитрия вместе с Нагибовым…»

Как бы ни пытался ловжанский писарь уйти от ответственности за свое предательство соотечественников, показания многочисленных очевидцев вели к закономерному финалу его жизненного пути.

О трагедии в Ловже рассказала и свидетельница Н. Николаенко: «Вместе с немцами в Ловжу где-то в октябре 1942 года приехал из Шумилино и Дударев Дмитрий. Всех жителей деревни закрыли в здании бывшей школы и подвергли допросу… Когда меня привели в комнату, где производился допрос, Дударев стоял около двери с винтовкой. Расспросив меня о месте нахождения моего мужа, немецкий переводчик разрешил мне идти в общую комнату. Но тут Дударев сказал: «Господин переводчик, вы спросите, где находится ее брат». Переводчик остановил меня и стал расспрашивать о брате. В присутствии Дударева я вынуждена была назвать фамилию брата. Переводчик глянул в свой список и сказал: «А, Орлов! Это партизан!» Но тут пришел бургомистр Макеев, который пояснил переводчику, что мой брат жил отдельно. И меня отпустили…»

Более 12 свидетелей на этапе предварительного следствия дали показания о том, каким старательным предателем, педантично собирающим для нацистов сведения о сельчанах — тех, кто воевал с захватчиками в партизанах, состоял с ними в родственных отношениях или поддерживал с народными мстителями связь, был Дударев. Плюс к этому — 6 очных ставок, во время которых из троих мужчин, находившихся перед очевидцами, последние единодушно указали на бывшего ловжанского писаря, сказав, что это Дударев и что он иуда и фашистский прихвостень.

Дударев кожей чувствовал, что не сегодня, так завтра пара-тройка дюжих мужиков подстерегут как-нибудь вечерком, свяжут ему руки, вставят в рот кляп и отвезут бревном на телеге, рогожей прикрыв, в расположение отряда, где под протокол народно-партизанского суда назначат ему пулю в лоб. Или порешат иуду на месте, дабы своими людьми не рисковать. В писарях он числился до лета 1942 года. Затем, спасаясь от людского гнева, бежал в Шумилино под прикрытие фашистско-полицейского гарнизона. Действительно портняжничал для нужд районной полиции. Но и в Шумилино находиться было ему страшно, и в конце 1942-го снова бежал — куда-нибудь подальше в немецкий тыл. Промышлял портным своим ремеслом в западных районах Витебщины. Залег на дно, потому как прекрасно видел, чья берет в этой страшной войне. Дудареву удалось проползти незамеченным в сообщество добропорядочных советских граждан. Уехал на Урал подальше от своей малой родины, которую не единожды предавал. Ему не пришлось ждать ни 1970-х, ни 1980-х годов, когда выводили на чистую воду последних приспешников нацистов. Возмездие наступило гораздо быстрее.

Военный трибунал Белорусского военного округа 27 ноября 1951 года приговорил Дударева к высшей мере наказания по статье 63-1 Уголовного кодекса БССР, то есть к расстрелу. На Шумилинщине он оставил о себе черную память: старожилам, выжившим в нацистском аду, была хорошо известна его фамилия. 29 февраля 1952 года приговор в отношении предателя был приведен в исполнение.

© Авторское право «Витьбичи». Гиперссылка на источник обязательна.

Автор: Виталий СЕНЬКОВ.