Октябрь в нашей семье прошел под знаком COVID-19: сначала заболел муж, потом я, и справиться без больницы мы не смогли.
В первую волну пандемии казалось, что коронавирус — это нечто параллельное и тебя близко не касается (по крайней мере, никто из знакомых тогда не заболел). Но с наступлением осени ощущение поменялось, а в реальности словно начал смыкаться круг. Каждый день приносил неутешительную информацию о заболевших среди знакомых. Я постаралась максимально ограничить контакты, без маски ни в магазин, ни в аптеку не заходила. Но…
2 октября, в пятницу, муж ушел на работу, а оттуда решил ехать на дачу. В субботу вернулся домой с маской на лице, но против обыкновения в коридоре ее не снял. Пояснил, что с пятницы покашливает. Я потрогала лоб — горячий. Чуть позже термометр показал 38,5. «Это коронавирус», — сказала сразу, поскольку никогда раньше такой картины заболевания не было. Стали ждать «скорую» и очень благодарны врачу, которая сумела расслышать хрипы в легком. А спустя пару часов муж позвонил из приемного покоя БСМП и сообщил, что компьютерная томография показала очаговую правостороннюю пневмонию. Естественно, у него взяли мазки на коронавирус, и уже в понедельник мне сообщили из центра гигиены и эпидемиологии, что результат положительный.
С воскресенья я тоже чувствовала себя неважно — потливость, слабость, кашель. К вечеру термометр показал 37,7. С понедельника по рекомендации участкового врача начала принимать лекарство, в котором был парацетамол, и это не просто смазало картину заболевания (температуры не стало), но и дезориентировало врача, который решил, что у меня легкая форма болезни. Вечером в тот же день появились проблемы с обонянием (хотя некоторые запахи еще различала) и вкусом, который вообще перестала чувствовать. Забегая наперед, скажу, что запахи различать стала недели через две. Подруга передала в больницу сырокопченую колбасу, и, хотя есть совсем не хотелось, решила отрезать кусочек, и вдруг всей палатой мы почувствовали ЗАПАХ!
Во вторник ждала из поликлиники инфекциониста — должен был взять на дому мазки, но и без анализа уже точно знала, что у меня ковид. Лакмусовой бумажкой стало горло. Оно не болело, не было воспаленным, однако в ночь с понедельника на вторник именно в горле творилось что-то необъяснимое, с чем никогда не приходилось сталкиваться. Так что, когда через полтора дня из центра гигиены и эпидемиологии сообщили о положительном результате, новостью для меня это не стало.
Первая неделя болезни для нас прошла под знаком неразберихи с температурой. У мужа даже в больнице после двух дней снижения она снова стала расти и в течение нескольких дней держалась затем на отметке 38,6 градуса. У меня после отмены препарата с парацетамолом температура тоже стала повышаться, и вечером в пятницу, 9 октября, столбик термометра обосновался на отметке 37,7. Вызывая «скорую», я обнаружила, что меня шатает из стороны в сторону. Позже выяснилось — из-за давления (180 миллиметров ртутного столба, а я не чувствовала). Но это не было концом злоключений — ЭКГ показала аритмию, чего у меня в принципе не было, так что, похоже, коронавирус нашел в моем организме брешь в виде сердца и сосудов.
В БСМП, как выяснилось, я была 77-м по счету пациентом с COVID-19, которых госпитализировали только за одни сутки. Правда, к моему поступлению основной поток схлынул, и на компьютерную томографию меня повезли в стареньком «микрике», как королеву, — в одиночестве. Несколько минут — и на руках заключение, ознакомившись с которым, врач в приемном покое начал заполнять карту стационарного больного.
— Доктор, есть у меня пневмония?
— Есть, куда она денется. Будете лечиться, — ответил коротко.
Позже узнала, что у меня двусторонняя вирусная пневмония средней степени тяжести. А сестра, кандидат медицинских наук, которой сбросила по Viber заключение, позже сказала: «Классика COVIDа».
Так получилось, что первоначально меня разместили в роддоме больницы, который к тому времени освободили для больных с коронавирусом. Мужчины, направляясь к месту «дислокации», шутили:
— Когда еще доведется сказать: «Лежал в роддоме»!
Но потом меня перевели в терапевтическое отделение больницы скорой медицинской помощи. В уютной палате — райские условия. Лечение с самого начала было интенсивным — капельницы, таблетки, уколы в живот для разжижения крови. Лечащий врач, придя на обход и увидев нас в горизонтальных позах, потребовала лежать строго на животе (мы, новички, еще не знали, что это оптимальное положение тела при «ковидной» пневмонии). Через пару дней температура тела стала, вроде, снижаться, и если бы не кашель, который периодически донимал, было бы совсем терпимо.
Странное дело, вирусные пневмонии у всех в палате протекали по-разному. Женщина средних лет и 85-летняя бабушка справились с болезнью практически одновременно — без температуры и кашля за 8-9 дней. Еще одной 60-летней женщине, с которой мы поступали в один день, для стабилизации состояния понадобилась всего неделя. Даже тяжелая 72-летняя больная, вернее, запущенная, вида которой при поступлении мы все испугались, после переливания крови и нескольких капельниц была как огурчик.
Я на поправку шла с трудом, хотя сатурация (насыщение легких кислородом) была хорошей. Ночью потела даже несмотря на то, что отопления еще не было, приходилось два-три раза менять белье. Усугубляло состояние и волнение за мужа, у которого не снижалась температура и сатурация, как говорила его лечащий врач, была на грани. Повторная КТ, на которую мужа направили, показала уже двустороннюю «ковидную» пневмонию средне-тяжелой степени. К счастью, в понедельник, 12 октября, из ЦКБ (бывший тубдиспансер) его перевели в инфекционную больницу, которая считается лидером в лечении COVID-19, и я вздохнула с облегчением. Но у самой после отмены антибиотика снова стала расти температура и несколько дней держалась на отметке 38.
В это время муж, в лечении которого наметились положительные подвижки, встал в очередь на пребывание в платной палате и выяснил, что меня тоже могут перевести в инфекционную больницу. Перспектива лечиться вместе была заманчивой (когда близкий человек у тебя на глазах, неизвестность не так пугает), но, если честно, я на это надеялась слабо. Однако лечащий врач мужа (а потом и моя) Светлана Гецадзе проявила настойчивость, а заведующий отделением Елена Стычневская пошла навстречу, решив все вопросы с переводом, и 15 октября мы с мужем оказались в одной, платной, палате инфекционной больницы.
Здесь приятно удивила организация лечебного процесса (пользуясь случаем, выражаю благодарность главврачу больницы Татьяне Ковалевой и кафедре инфекционных болезней ВГМУ во главе с профессором Валерием Семеновым), когда, например, несколько раз в день медработники своеобразной бригадой измеряли артериальное давление, сатурацию и температуру. Параметры регулярно записывали на отдельные листки, и врач, придя на обход, сразу видел картину. Нас с мужем практически одновременно перевели на так называемый противомалярийный препарат, который, как выяснилось, применяется в лечении «ковидной» пневмонии для предупреждения нежелательных осложнений. Температура сразу снизилась и впоследствии выше 35,5 градуса не поднималась. Побочных явлений от приема препарата у нас не было, хотя, как выяснилось, так бывает не всегда.
Одной из «ковидных» примет стало отсутствие аппетита, хотя и в БСМП, и особенно в инфекционной больнице кормили очень хорошо, и, к тому же, регулярно носили передачи наши друзья. Тошнота, которая держалась на протяжении двух недель моего пребывания в больнице, напрочь отбивала желание съесть даже вкусненькое, что для меня, сладкоежки, было совершенно непонятно. Бонусом стало похудение на 5 кг (женщины поймут!), правда, после выписки эти килограммы стали нарастать с удвоенной скоростью.
И еще — об одной моей личной ошибке. При коронавирусе нужно много пить (подруга довела дневной объем жидкости до трех с лишним литров), но я, к сожалению, пила мало, будучи не в силах себя заставить. И вот в один далеко не прекрасный день стало ясно, что дало сбой мое психологическое состояние, — ничего не хотелось, кроме как прилечь и отгородиться от всего. Светлана Гецадзе, несмотря на молодость, оказалась не только грамотным, но и чутким врачом. Едва взглянув на меня, поинтересовалась: «А что у вас с настроением?». Я еще попыталась сострить, неужели это заметно даже через маску (в палате мы находились без медицинских масок, но надевали их, когда приходили врачи и медсестры, обслуживающий персонал), однако врач только произнесла: «Понятно. Интоксикация». Мне была назначена разовая капельница — почти два литра раствора — и уже назавтра состояние более или менее нормализовалось.
Отдельно о масках. Масочный режим строго соблюдался в обеих больницах, где довелось лечиться, чего не скажешь о внебольничной жизни. Накануне госпитализации я вынуждена была пойти в ближайший магазин за продуктами. О своем «ковидном» статусе уже знала, поэтому новенькую медицинскую маску не снимала ни на улице, ни в помещении. В очереди передо мной стоял мужчина лет 65, который оказался чересчур словоохотливым. Поведал, что полгода провел на даче и только что вернулся в город, а затем пристал с вопросом, зачем мне маска: «Маски носят при простуде, а вы же не болеете». Хотелось сказать, что мой вирус похлеще простуды, но решила не связываться. Сейчас меня больше всего удивляет, что маски на лицах увидишь далеко не всегда, даже в транспорте и магазинах, — поразительное легкомыслие на фоне нарастающей пандемии! Тем более что коронавирус, как я недавно вычитала, активно размножается в горле, и маска в 10 раз снижает вероятность инфицирования.
К слову. Да, утверждают, что абсолютное большинство из нас должны переболеть COVID-19. Да, в больницах (честь и хвала медикам!) нам помогают выкарабкаться. Но, к сожалению, больные умирают, особенно от сердечно-сосудистых заболеваний, спровоцированных коронавирусом. Так что давайте не будем испытывать судьбу и помнить, что береженого бог бережет.
© Авторское право «Витьбичи». Гиперссылка на источник обязательна.
